Вечер переводной поэзии в музее Сергея Есенина в Ташкенте познакомил нас с поэтической картой Европы и Америки
Это уже становится хорошей традицией, когда в
литературном музее Сергея Есенина собираются поэты почитать не свои
оригинальные стихи, а переводы из иноязычной поэзии. В минувшую пятницу – 19 05
17 – состоялся именно такой вечер переводной
поэзии, а его вдохновителем стала наша землячка, родом из Джизака, Алина
Дадаева, выпускница НУУз имени М. Улугбека, журналист, поэт-переводчик.
Алина с 2014 года проживает в Мехико, в
настоящее время работает в Центре исследования творчества русско-мексиканского
художника Владимира Кибальчича (Влади), занимается переводом на испанский язык
его дневников. Публикуется в литературных журналах: «День и Ночь», «Звезда»,
«Новая юность» (Россия), «Звезда Востока» (Узбекистан). Читатели знакомы с
её творчеством в коллективных сборниках:
«Новые писатели» (Россия); переводы с английского и испанского языков: «WhitmanWeb» (США), «Интерпоэзия» (Россия-США); переводы
на английский и армянский языки: «Asymptote» (США), билингва-антология «Буквы на
камнях» (Россия-Армения). Она – лауреат (второе место) в номинации
«переводы» на конкурсах: «Читающий Петербург» (2017) и «Евразия» (Оренбург, 2017).
О
непростой эволюции своего творческого процесса Алина откровенно рассказывает:
-
В период адаптации мне не писалось. Зато потом стали появляться совершенно
особенные тексты, не привычные даже для самой себя. Это, пожалуй, и не русская
литература, хотя и пишется она на русском языке. Сказываются и дружба с
местными писателями, и новый лингвистический контекст бытования, и
общекультурная ассимиляция. И, конечно, переводы. Два года назад я занялась
изучением ацтекского языка — науатля, совершенно удивительного в своей
метафоричности. К примеру, дословный перевод слова «поэзия» на науатле — «песнь
цветов». «Бабочка» и «ложь» именуются одним определением: по типу смежности
характеристик: бабочка прекрасна, но легковесна, такова и ложь.
Кстати,
многие считают науатль мертвым языком — отнюдь, малые этнические группы в
Мексике по-прежнему на нем говорят. Беда в том, что эти группы так разъединены,
что на данный момент существует порядка сорока диалектов языка без единого
канонического. Это очень затрудняет процесс его изучения. Так что, когда я
попыталась почитать поэзию древних ацтеков в оригинале, то практически ничего
не поняла. Зато ее хрестоматийные переводы на испанский показались мне
совершенно прекрасными. В результате в моей крайне скудной переводческой
копилке оказались переводы великих древних поэтов Несауаткойотля и Точиуитсина.
Надеюсь, в дальнейшем они пополнятся и другими авторами. Увы, образцов древней
ацтекской литературы осталось очень немного: большую часть уничтожили в XVI
веке испанские конкистадоры.
Алина Дадаева приехала на пару месяцев на побывку к родным из далёкой Мексики, где
сейчас проживает, и отметила своё краткое
пребывание на родине, как и в 2015 году, участием в коллективном творческом
вечере, где каждый выступавший ответственно выносил на суд ташкентских любителей поэзии свои первые или
зрелые опыты переводной литературы.
Алина Дадаева познакомила нашу любознательную, отзывчивую публику
с переводами из испанской и англо-американской поэзии (Уолт Уитмен). Иногда её выступление самые нетерпеливые слушатели бесцеремонно
прерывали, задавая вопросы, связанные с особенностями перевода на русский язык
поэтов, живущих на Европейском континенте
и, конечно, о том, чем так отличается на карте мира вершина горы
Уитмена, о котором говорят на американском континенте, как у нас о Пушкине:
«Это наше всё!». Алина, как на экзамене в Национальном университете
Узбекистана, из которого она вышла профессиональным журналистом, подробно
отвечала на все вопросы, даже самые дотошные, например, почему она в своём
вольном переводе стихотворения мексиканского поэта Виктора Толедо породу
шотландской овчарки «колли» заменила на английскую
породу «бультерьер». Это было сделано, по словам переводчика, ради созвучных
аллитераций, придавших музыкальную целостность
и стремительную ритмику
стихотворному переводу (в цитатах сохранена авторская пунктуация и орфография):
Был у меня бумеранг,
и был у меня бультерьер.
Всякий раз, когда я бросал бумеранг,
прилетал буртельеров
хвост… -
И
после множества образных и морфемных метаморфоз
стихотворение заканчивалось так:
Был у меня бульмеранг,
он другой
огибал небеса,
(и моё беспробудное детство,
и солнца оплывший огарок.
И счастье у пса плескалось в глазах,
то самое счастье, из самого синего дома
и жёлтого дня – я знаю, оттуда-оттуда).
Алина Дадаева прочитала
две главы из «Песни о себе» У. Уитмена, которую она смело перевела после
сомнительного спорного
воспроизведения этого
произведения романтиком начала прошлого века К. Бальмонтом и непревзойдённым
корифеем брутального перевода Уитмена в ХХ веке – К.Чуковским.
Обратимся
к истории русского перевода этого шедевра американской литературы! При всем
обилии сборников Уолта Уитмена, выходивших в России в течение многих лет,
полное русскоязычное издание «Листьев травы» появилось лишь в 1982 году.
Примерно шестая часть из более чем 380 текстов в этом томе - включая самое
крупное произведение «Песня о себе» - дана в широко известных переводах Корнея
Чуковского. В книге, кроме того, представлены работы более чем двух десятков
литераторов. Некоторые из них, например С. Маршак и М. Зенкевич, заслужили
известность именно как переводчики; немногие, в том числе М. Алигер и Б.
Слуцкий, будучи поэтами, переводили стихи лишь от случая к случаю; под другими
стихотворениями стоят имена менее знакомые.
Странным
образом из данного ряда выпал тот, кто первым представил соотечественникам
обширную подборку поэзии Уитмена, - Константин Бальмонт. В предисловии к
изданию 1982 года М. Мендельсон, самый авторитетный советский уитменовед, дает
понять, что Бальмонта оставили в стороне неслучайно. По его мнению, переводы
Бальмонта, хотя и имеют определенную ценность, но скомпрометированы
гиперромантической интонацией, характерной и для его собственных стихов. После
революции, утверждает Мендельсон, искусственность и претенциозность такой
манеры стали очевидны, и переводы Бальмонта потеряли своего читателя.
К.
Чуковский предъявил Бальмонту обвинение как в плохом владении языком оригинала
(«В трех строках перевода он сделал пять грубейших ошибок…»), так и, что более
существенно, в измене самому духу и бунтарской сути новаторской манеры Уитмена.
Взамен уитменовской разговорной речи, грубого синтаксиса и свободной формы
стиха Бальмонт, по мысли Чуковского, предлагает регулярную строфику и язык,
которым написаны его собственные стихи.
Алина
Дадаева в своём выступлении указала на спорность переводов, в которых
переводящий поэт либо заслоняет автора,
либо слишком близко следует оригиналу. Она назвала переводчика «рыцарем»
по отношению к «оригиналу – даме,
которую он должен оберегать и которой обязан всячески потворствовать».
Это
мнение совпадает с утверждением одаренного
переводчика античных авторов М. Гаспарова. Вместе с тем, по его мнению, вряд ли
существует единственно верный метод перевода. Основной тезис Гаспарова состоит
в том, что общераспространенные воззрения на перевод, да и сами переводчики с
течением времени подвержены эволюции. Так, молодой Брюсов, известный как
составитель, издатель, редактор Антологии армянской поэзии (1916), подобно
Бальмонту и Вяч. Иванову, относительно свободно переосмысливал оригинал. И
напротив, зрелый Брюсов, вслед за Блоком, тяготел к буквальности, подчас
излишней.
Отход
от оригинала не всегда бывает пагубным; в частности, Гаспаров отмечает, что
выполненные Маршаком переводы шекспировских сонетов, отчетливо разнясь с
первоисточником лексикой и интонацией, все же обнаруживают литературный вкус,
созвучный эпохе, в которую жил переводчик, и придававший сонетам черты
современности в глазах тогдашних читателей. Гаспаров подчеркивает, что ни один
перевод не воссоздает оригинал во всей его полноте, а значит, любая попытка
приближения к нему лишь отражает ценности своего времени и ви́дение
переводчиком своих главных задач. При этом и вкусы, и представление об
образцовом переводе не отличаются постоянством.
Из двух прочитанных Алиной Дадаевой переведённых глав «Песни о себе» мне показались более близкими
по духу вселенской уитменской поэзии первая песня: она более, как отметила
переводчица, «мажорная» - с первой до
заключительной строки (цитирую Дадаеву с купюрами):
Я праздную – себя, пою – себя.
А что по мне, то примите и вы.
Ибо каждый атом, мне принадлежащий,
принадлежит и вам.
Праздно шатаюсь, призываю душу,
праздно и простодушно всматриваюсь
в острие летней травинки…
………………………………….
Я принимаю и доброе, и дурное.
Я позволяю природе,
на свой страх и риск,
говорить бесцензурно, с первобытной мощью.
Для
меня, как возможно, и для других слушателей, она перекликалась с переводом Корнея Ивановича
Чуковского «Песни большой дороги», который я помню со школьного детства:
Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу,
Я здоров и свободен, весь мир предо мною,
Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу.
Отныне я не требую счастья, я сам свое счастье,
Отныне я больше не хнычу, ничего не оставляю на завтра
и ни в чем не знаю нужды.
Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома,
Сильный и радостный, я шагаю по большой дороге вперед.
Земля, - разве этого мало?
Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку
ниже,
Я знаю, им и там хорошо, где сейчас,
Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных
миров...
Алина Дадаева отметила, что Уитмена переводили на русский
язык не так уж много поэтов. Мне приятно осознавать, что в этой
немногочисленной когорте переводчиков разместились и моя бывшая студентка факультета
журналистики НУУз имени М. Улугбека Алина Дадаева, и мой любимый преподаватель журфака
МГУ имени М.В. Ломоносова - Эдуард
Григорьевич Бабаев. Впервые он соприкоснулся с поэзией Уитмена в нежном 16-летнем возрасте, когда он
в Ташкенте военных лет общался с А.А.
Ахматовой, Н.Я. Мандельштам, А.Н.Толстым, К.И. Чуковским. Корней
Иванович своеобразно откликнулся на
ранние переводы Эдика Бабаева из Уитмена: «Вам
надо записаться в настоящую большую библиотеку». «И поступить в университет»,
- добавила Анна Ахматова. А что было сверх того, то всё было от лукавого», –
заключает сакраментальной фразой очерк «Назначенный круг» автор посмертной
книги воспоминаний[1].
В
издательстве "Текст" вышла главная книга в поэтической судьбе Уолта Уитмена "Листья травы". Здесь
приводятся стихотворения на английском языке и переводы. Жаль, что в книге не
оказалось переводов Эдуарда Бабаева и Алины Дадаевой. Они бы нашли отклик в
современных читателях XXI века. Недаром Анна Ахматова сказала: «И каждый
читатель, как тайна, как в землю закопанный клад».
В
программе двухчасового литературного
вечера выступили также друзья Алины Дадаевой. Николай Ильин прочитал великолепные переводы с узбекского (Пахлеван Махмуд, Абдулла Арипов,
Сирожжиддин Сайид) и чешского. Раиса Крапаней - с болгарского и узбекского. Филлип
Тышкевич - с немецкого (Гете). Андрей Толоконников читал не свои переводы
Киплинга и Гейне. Лейла Шахназарова - переводы Аллы Широниной узбекского поэта Абдулы Жалила. Бах Ахмедов познакомил публику
со своими переводами узбекского классика
Чулпан и «жемчужного шёпота стихотворений в прозе» нашей талантливой
соотечественницы Гузаль Бегим. Бах Ахмедов также представил на суд слушателей совсем свежие переводы с
английского - это всем полюбившиеся У.Б.
Йетс, Роберт Фрост и еще несколько современных авторов.
В
ходе вечера возник спор между читательской аудиторией и выступавшими поэтами,
что же в современной оригинальной и переводной поэзии преобладает - силлабо-тоническая (слогоударная) система
стихосложения или верлибр (свободный стих)? Сошлись на золотой середине.
Верлибр характерен в большей степени для западной поэзии. Верлибром в начале ХХ
века назывались переведённые на русский язык стихи французских
поэтов-символистов; силлабо-тоническое стихосложение было введено
Тредиаковским-Ломоносовым, и оно, по
утверждению Баха Ахмедова, далеко не
изжило себя в богатой русскоязычной поэзии. Лучшие переводы, по его мнению,
иногда даже обогащают оригиналы.
Что
любопытно: на фоне множества односложных и кое-где нулевых интервалов между
ударениями у Уитмена Чуковский избирает интервалы более протяженные. Там, где
Уитмен, по всем приметам, кладет в основу ритма своего стихотворения двусложный
размер, Чуковский, видимо памятуя о том, что между ударениями в русском языке
обычно больше слогов, чем в английском, склоняется к ритму на основе
трехсложного размера.
Свободный
стих несколько облегчал Чуковскому такую задачу, но в целом, он не поддается
соблазну приукрасить подлинник. С легкостью копируя синтаксические
параллелизмы, переводчик все же не вполне передает богатство и гибкость языка
оригинала, по мнению критиков.
Литературную программу украсили стихи Даврона Раджаба, исполненные автором на языке оригинала и в русском переводе Раисы Крапаней, а также музыкальные
интермедии. Н. Ильин исполнил на
испанском языке под гитару «Бесамемучо» («Целуй меня») и песню из репертуара
Лолиты Торес «Ты не смотришь на меня».
Завершил
вечер научный сотрудник литературного музея Б.А. Голендер. Он продекламировал
свои переводы из классической узбекской поэзии: Максуда Шейхзаде (1908-1967), прямого
наследника Навои в истории узбекской литературы. Б. Голендер особо отметил «Поэму
о Ташкенте» М. Шейхзаде, написанную в 1957 году. Это объемное
лирико-философское произведение представляет собой гамму чувств и раздумий
автора о жизни, о ее прошлом и будущем. Стихи советского классика оказались
очень близки и доступны всем слушателям, воспринявшим их в интерпретации
Голендера как поэтическое откровение. Они были
посвящены Ташкенту.
Поэзия, по своей сути, интернациональна и объединяет все страны теснее и крепче, чем любые договоры и дипломатия.
Уитмен мечтал о задушевном содружестве людей (сначала отдельных людей, а потом,
в итоге, всех народов земли). Он говорил: «Я
буду счастлив, что меня услышат, что со мною войдут в эмоциональный контакт
великие народы России. Этим народам я здесь и теперь шлю сердечный салют с
наших берегов от имени Америки». Этот привет услышали собравшиеся в музее
любители поэзии. По окончании программы Елена Гюнтер-Тюрк от имени зрителей поблагодарила всех
участников за прекрасный вечер переводной поэзии и прочитала стихотворение о
значении поэзии: «Что такое стихи?» Светланы Бориховской.
Вечер переводной поэзии объединил бессмертные стремления,
живущие в глубине глубин разных великих
народов, таких далёких и таких не схожих, с первого взгляда, поэтов разных стран и континентов под сенью литературного
музея имени Сергея Есенина, который прозорливо в 1925 году говорил: «Издревле
русский наш Парнас тянуло к незнакомым странам…».
А наша новоиспечённая мексиканка с узбекскими корнями
надеется приезжать
на Родину не реже, чем раз в полтора-два года. И как человек, повидавший
несколько стран и множество городов,
признаётся: «Не было в моей жизни путешествия более желанного и радостного.
Возвращение к семье, друзьям-литераторам,
просто друзьям — есть возвращение к себе, в себя».
Гуарик Багдасарова
Комментарии
Отправить комментарий