Впервые вечер авангардной поэзии и музыки в музее Сергея Есенина: «Человек на табуретке»

         «Подобного творческого вечера  никогда не было и не планировалось в Государственном литературном музее Сергея Есенина, — признался ведущий научный сотрудник литературного центра в узбекской столице Б.А. Голендер, открывая шестого ноября 2017 года вечер авангардной поэзии и музыки с эпатажным названием: «Человек на табуретке».  — Это впервые!» — и подкрепил своё согласие на такой творческий эксперимент тем, что Сергей Есенин в пору своих юношеских литературных поисков и проб в 1919 году подписал «Декларацию» — своеобразный литературный манифест. Подписавшиеся поэты, включая В. Шершеневича, А. Мариенгофа, В. Хлебникова, собиравшиеся  в литературном кафе «Стойло Пегаса»,  критиковали лозунг футуристов «Слово — самоцель» и выдвигали «новый» лозунг: «Образ — самоцель». «Искусство — есть форма. Содержание — одна из частей формы» — безапелляционно заявляли они. Спустя несколько лет сформировавшийся  Есенин-реалист критически отнесётся к своему раннему увлечению имажинизмом и признается в одном из своих писем в 1918 году: «Я очень много болел за эти годы, очень много изучал язык и к ужасу своему увидел, что… все мы, в том числе и я, не умеем писать стихов»[1].

Гениальный,  до сих пор непонятый поэт, лидер авангардистов,  Велимир Хлебников, по словам Б.А. Голендера, был другом Сергея Есенина. Они неоднократно встречались и выступали вместе. Учение Велимира о звуковой поэзии без слов помогло С. Есенину в мае 1921 года понять душу и высокий накал узбекской поэзии в Туркестане. Поэтому сегодня,— завершил своё короткое вступительное слово Б.А. Голендер, —  я с большим удовольствием представляю вам вечер авангардной поэзии: «Человек на табуретке»!

В настоящее время многие исследователи обозначают французским словом «авангард» (avant-garde – передовой отряд) нереалистические течения в искусстве рубежа XX-XXI вв., заменяя ранее использовавшийся термин «модернизм», соответствующий эпохе Серебряного века конца XIX- начала XX вв. Отличительной особенностью современного авангардизма стало создание «новой художественной реальности» в музыке, построенной на свободе тоновых созвучий; живописи (футуризм, экспрессионизм, фовизм, кубизм и его разновидности);  стихосложении (отказ даже от традиционного синтаксиса); театральном искусстве, экспериментирующем в области формы и заменившем реалистические декорации абстрактными конструкциями.

Свою новую творческую платформу, заявленную в интригующем названии вечера,  его идейные организаторы и участники — поэт Ашот Даниелян и его друг композитор Марат Максуди — в полном объёме раскрыли в двухчасовой музыкально-поэтической программе, скорее, напоминавшей театральное представление. Творческий дуэт никого из преимущественно молодёжной  публики не оставил равнодушным.

В полной тишине раздаются первые захватывающие аккорды лирической пьесы. За роялем — композитор Марат Максуди. Он играет в полтона, чтобы не заглушить голос главного героя творческой встречи — поэта,  музыканта,  писателя, переводчика, руководителя рок-группы "Крылья Оригами" Ашота Даниеляна. Поэт  выходит к зрителям, встаёт на низкий табурет, как в далёком детстве, и открывает  вечер стихотворением о тишине, громко выкрикивая в микрофон первые сакральные фразы:

Тишина!.. – это тоже музыка,

Тишина!.. — это тоже музыка.

Иногда она даже больше

Условностями обросшего

Музыкального языка.

Но есть ли путь осознать сполна,

Будучи мыслей узником:

Где закончилась тишины музыка?

Где началась тишины тишина?

         На публику обрушиваются водопадом строфы за строфами в «состоянии душевного декаданса» их  автора под переменчивый аккомпанемент рояля. Их перемежают не только музыкальные волны, вызывающие ассоциации с картинами  импрессионистов.  В этой мистерии участвуют философские размышления автора о назначении человека — «трансцендентальном изделии», таком же, как табурет; обрывки воспоминаний о детстве, когда приходилось по настоянию взрослых подниматься на табурет, и читать стихи,  и чувствовать себя уже  не уязвимым ребёнком, а королём-королевичем; а также размышления о своей идентичности – музыканта и поэта, вызвавшие особый интерес у молодой взыскательной публики, ищущей себя в мире богемы. Всё это подаётся без особой патетики и даже с чувством юмора — в стихотворной («Вера») и прозаической речи. Ашот рассказывает о своей первой и самой важной для него музыкальной ипостаси разговорно-эпическим стилем:

— Фраза  «Ребята, а вы что, рокеры?» сейчас звучит анекдотично, а тогда была вполне себе в порядке вещей.

Сопричастность к той или иной субкультуре означала заявление о себе как о личности экстраординарной. Думаю, на тот момент неформальные тусовки, сейшны, репетиции, полуофициальные концерты и остальная круговерть давали возможность молодежи андеграунда двухмиллионного Ташкента почувствовать себя яркими и независимыми от обстоятельств. В этом было нечто чарующе сэлинджеровское.

Реалии требовали решений, а потому было просто необходимо: а) спасать рок; б) не быть как все; в) носить черную майку с портретом Кобейна…

Пока ушлые ребята «лихих 90-х» пытались сколотить себе состояния, рок-музыканты выпиливали гитары из ножек столов и даже из подоконников. Я лично держал в руках бас-гитару, которая в прошлой жизни была угрюмым белорусским шифоньером. Время острейшего дефицита на всё, что уж говорить об электрогитарах?!

Мой первый рок-концерт был внезапен, как первый снег. Угрюмым осенним вечером 1998 года сквозь чиланзарские сумерки я с ребятами проник в ДК Общества слепых на выступление настоящей рок-группы «Грустный Роджерс». Это был иной, необычный мир людей, одетых в кожу и рваные джинсы, мрачных романтиков и дам, будто сошедших с картин Гойи. Для меня в тот момент обшарпанный ДК превратился в древнее капище, в котором происходила мистерия. Ревели гитары, толпа им неистово вторила, танцевала в такт — это было гораздо больше, чем просто концерт, чем просто музыка. Это было мироощущение. Я проснулся наутро и понял, что уже никогда не стану прежним, что для меня Земля накренилась совсем под другим углом.

…Интересных групп в середине 90-х в Ташкенте было на удивление огромное количество. Гораздо больше, чем сейчас. От панк-рока до изысканного авангарда. И поскольку реалии шоу-бизнеса еще не успели проесть плешь в талантливых бессребренических душах музыкантов, то каждый верил в свою как минимум уникальность и право на шанс, хотя бы один.

Конец эпохи наступил неминуемо. Рок попсовел, попса роковела, дамы эмансипировались, мсье феминизировались. Все стало доступно, прямолинейно, и человек, жаждущий нового, пресытился информацией. А вместе с пресыщением волшебство и пропало. Не полностью, конечно.

Андеграунд в Ташкенте жив-живёхонек и на выдумки горазд. Он видоизменен, подтянут и не так необуздан. Но всё же,  то, что происходило в 90-х, и было самым настоящим и неповторимым, тем, что до сих пор остается послевкусием на кончике языка для меня,подростка, попавшего тогда практически в Зазеркалье.

Из рассказа Ашота Даниеляна зрители узнали о его совместных творческих проектах с композитором Маратом Максуди. Так,  в декабре 2015 года молодёжная команда во главе с опытным режиссёром-постановщиком Георгием Дмитриевым подготовили  мюзикл "Новогодняя мегабайтная сказка», которая была поставлена на сцене  ГАБТ имени А. Навои. Музыку сочинил композитор М. Максуди. Лидер популярной рок-группы Ашот Даниелян написал сценарий о проблемах современных детей, живущих в виртуальном мире и  не замечающих многих новогодних чудес реальной сказочной действительности.

Следует признать, что творческая молодёжь, наделённая острым чувством современности, эмоционально и точно воспринимающая действительность, более чутко улавливает те веяния, которые едва намечаются в общественном развитии, но которым, возможно, предстоит стать определяющими. В  день выступления в музее Сергея Есенина Ашоту Даниеляну исполнилось 34 года. По этому поводу он обмолвился, что рождённые под знаком Скорпиона наиболее всего способны понять значение любви и смерти в человеческой судьбе. Лучшим доказательством такого тезиса были его стихи и песни о любви и об Апокалипсисе: «Мне нравится любовь в самом начале…»; «Мы пьём с тобой тоску на брудершафт», «Три сердца осьминога».

Ашот Даниелян поведал слушателям сакральный смысл песни «Три сердца осьминога», которая вызвала в публике шквал аплодисментов. Песня полна отсылок к произведениям искусства и литературы и имеет определенный смысл. Эта песня — своего рода реквием. Реквием по любви, желанной, но невозможной:

У осьминога три сердца,

И он не видит свет солнца,

Ему милее трезубца отблески.

А у меня одно сердце,

Что поймано в твои сети,

Ты слышишь, как оно бьется

От тоски.

— Лирический герой сравнивает себя с осьминогом оттого, что это образ донного страшного существа, у которого, действительно, три сердца (что символично), и от той, возможно, странной гнетущей любви, которую испытывает герой к образу дамы с бездонным взглядом. Ему хочется сбежать, отказаться, стать нечувствительным, забыться в глубине, но это невозможно, сердце-то одно.

И океан застыл в студень,

Когда прошла ты по глади,

И наступала ночь в полдень

Медленно.

— Эти строки о том, что возлюбленная лирического героя — далеко не обычная девушка. Это очень емкий собирательный образ, в нем есть отсылка на «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли, на библейские мотивы. Венера изображалась выплывающей на раковине из океана. А вот слово «студень» я переиграл из стихотворения Владимира  Маяковского «А вы смогли бы?..»:

«Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана…»

— на мой взгляд, это великолепные строки и отличный образ, одно из лучших стихотворений мастера.

Я падал в глубину впадин,

Искал Луну в твоем взгляде,

Но знает лишь один Один —

Где здесь дно.

— Тут лирический герой понимает, что в этом женском образе скрывается нечто божественное, он пытается это осознать, окунуться с головой, достичь дна там, где его нет. Это мучает и разрушает его. По каббалистическому преданию, первой женой Адама была не Ева, а Лилит, которая воплотила в себе всю мистическую, зачастую разрушительную энергию женской сущности. Речь идет именно о таком образе. Так и эта девушка абсолютно потусторонняя, и именно поэтому так сильно зацепила героя.

И я хотел бы три сердца,

Забыться донным бессмертьем

И слушать, как ревет ветер

Сквозь пески

— На протяжении всей песни лирический герой так или иначе сравнивает себя с осьминогом, и это неспроста. Осьминог — это альтер эго (другой «Я») героя, вторая, темная половина, бесчувственная и коварная, холодно-бессмертная. В герое борются две половины. Периодически в этой борьбе побеждает любовь, но понимая, что это чувство его может разрушить, герой сожалеет о том, что он не осьминог.

Но у меня одно сердце,

Что поймано в твои сети,

Ты видишь, как оно рвется

На куски.

— Финальные строки песни — это апофеоз безысходности.

Слова и музыку этой песни Ашот  написал примерно три года назад, аранжировку сделали вместе с группой. Удивительно, но весь текст был написан на одном дыхании, в виде статуса в Facebook. С этой песней связано очень много интересных историй. Например, когда ее впервые услышал  коллега Ашота, он на полном серьезе хотел купить осьминога, чтобы Ашот  снял с ним клип. Это звучало примерно так, — рассказал Ашот, — «Клип будет таким: ты сидишь на берегу океана и страдаешь, к тебе из океана выходит осьминог, обнимает тебя, и вы страдаете вместе». А когда я спел эту песню своей подруге,  — продолжил автор рок-композиции, — я увидел слёзы на её глазах. С тех пор, исполняя её на концертах, замечаю, что она никого не оставляет равнодушным. На одном из таких концертов именно под эту песню один из диджеев нашего города сделал предложение руки и сердца своей возлюбленной.

Ашот Даниелян рассказал также о своих переводах — «танка» — пятистиший из японской поэзии и «хайку» – трёхстиший своего любимого японского поэта Мацуо Басё XYII века.  Рифма в японской  поэзии — редкое явление, но танка вся прошита звуковыми повторами, в ней живёт стихия музыки и песни. Метр не кажется однообразным, настолько богаты ритмические модуляции.  Танка ловит и закрепляет все оттенки непосредственной речи: любовную жалобу, разговор с самим собой или краткий диалог. Те же характерные особенности  можно обнаружить в поэтике Ашота. Особенно ярко они прозвучали в стихотворении «Там, в садах моей души». Приходится в рамках «прокрустова ложа» статьи процитировать только заключительные строфы этого волшебного стихотворения:

Я завещаю вам сады —

До источения, до срока.

Я подпишусь древесным соком

Пред тем, как превратиться в дым.

Через года в ночи услышав,

Уж не пугайтесь Вы торопко,

Как я стучусь в окно к вам робко

Расцветшей по апрелю вишней.

Очевидно, основной стилистический приём японских «полифонических текстов»  — метафора —  плавно перешёл в оригинальную поэзию Ашота Даниеляна. Так, лирико-философские стихи:  «Я — дерево», «В поиске высоты», «Космогония пчелиного дома»,  «Скоро» о неизбежном апокалипсисе — словно написаны не кириллицей, а  японскими иероглифами, открывающими два канала восприятия — зрительный, сообщающий смысл, и другой  — звучащей разговорной речи, что придаёт произведениям особую образность и прелесть восприятия:

…Больше нет смысла в поиске истины,

Грустный финал художественно оправдан.

Чуешь, запахло жжёными листьями?

Это планета дышит на ладан.

Больше нет смысла скрываться от прошлого,

Гражданство указывать нервно в анкетах…

«Собаку выгуляй, будь хорошим,

Слышишь — уже летят ракеты…»

 Во второй части программы друзья Ашота из театра «Ильхом» читали  стихи и даже переводы на английский язык из его поэзии, но, по мнению зрителей и реакции в зале, «авторское чтение улетело от них на заоблачные высоты». Зато дуэт двух братьев — Ашота (бас-гитара) и Григория (вокал) Даниелянов  покорил не только присутствующего на вечере их отца –  филолога и «главного редактора опусов сына» Олега Шалоновича Даниеляна, но всех, без исключения, зрителей, наградивших авторов-исполнителей громкой продолжительной овацией.

Представители нескольких поколений в зале сошлись в одном — близости в понимании  человека и времени. В мире искусства господствуют не «волны», не мода, а поэтические — или  шире – творческие индивидуальности. Двумя  словами:  «Круто! Браво!»  — отреагировали на творческую встречу с  ташкентскими новаторами формы блогер Раиса Крапаней, поэт Бах Ахмедов, бард Светлана Шейко и ещё с полсотни ликующих в конференц-зале молодых поклонников авангарда в современном искусстве.  Галина Долгая написала экспромт о минувшем вечере, который,  по словам Ашота Даниеляна, хоть и окончился, но «поэзия на этом не закончилась»:

Читал Ашот! Он мастер, гений!

Внимало кресло – в нем Есенин

Незримо, тихо, как в кино,

Сидел и слушал.

Ни одно

Не улетело слово в бездну –

В тот Космос, где, сказал поэт,

Мы просто пыль, и нас там нет.

Открою секрет для тех, кто не смог по разным причинам присутствовать на вечере. Поэт возвестил в «Космогонии пчелиного дома»: 

Улей-Космос и ад, и рай,

Жемчужин россыпи выбирай!

Но будем честными до конца,

Мы – просто звёздная пыльца!

Благодарные восторженные слушатели, унося в свои дома «звёздную пыльцу» на невидимых пчелиных крылышках,  желали виновнику торжества Ашоту Даниеляну и его  друзьям, с кем он может «выпить тоску на брудершафт»,  дальнейших творческих успехов и, конечно,  счастья в личной жизни!

Гуарик Багдасарова

---

[1] С. Есенин. СС, т.1 – М.: Художественная литература, 1977. С. 25