Творческая встреча Сергея Гордина с читателями в ахматовском музее: «Определить прекрасное легко!»

Октябрь в этом году  в Ташкенте богат культурно-массовыми мероприятиями. Вот и в этот тёплый солнечный день — 26 10 17 —  многим пришлось пожертвовать открытием этнографической выставки в Ташкентском Доме фотографии ради другого  знаменательного события — творческой встречи с поэтом Сергеем Гординым. Фотовыставку «Семья в культуре народов Евразии — ХХ век», организованную Российским этнографическим музеем при поддержке и в сотрудничестве с Российским центром науки и культуры в Ташкенте, можно будет посетить до второго  ноября этого года, а вот встречу с поэтом  отложить было нельзя. Не так часто случаются встречи авторов с читателями в непринуждённой камерной обстановке. В уютном дворике РЦНК в  Ташкенте собрались активисты ахматовского клуба-музея,  вузовские преподаватели, представители РКЦ Узбекистана,   многочисленные друзья поэта, представители творческой интеллигенции.

Старейший друг С. Гордина, известный журналист Борис Бабаев рассказал о плодотворных годах их совместного сотрудничества в республиканском Радиокомитете Узбекистана. Воспоминания об этом творческом периоде жизни войдут в коллективный сборник мемуаров под названием: «Хорезмская, 39». Творческий стиль поэта Борис Бабаев определил одним ёмким словом: это поэзия «нежная».

Сергей Гордин начинал с радиожурналистики и со временем пришёл к поэзии, возможно, через звучащую  устную речь своих многочисленных героев. «Сейчас, — признаётся он, — модно говорить про журналистику – и такая она и разъэдакая, и гулящая, и безнравственная, и неумная, и поверхностная… А я журналистику люблю. И не такая она вовсе, да и однокоренная со словом совесть. Со-весть! Настоящая журналистика прекрасна! Не часто она встречается, тоже правда, но это же не значит, что ее нет.

Я начал читать сайт «Письма о Ташкенте». Я так обрадовался. Вот  она — глубокая, умная, самое главное — нужная журналистика. Она мне жизненно, насущно необходима, и другим людям тоже. И родному городу, который тоже ведь живое существо, духовная сущность, эти письма тоже, как говорила Марина Ивановна Цветаева, нужны до смертной надобы».

Журналистика радикально повлияла на поэзию Сергея Гордина. Весь вечер в течение двух часов Сергей Гордин читал свои эпико-философские притчи в поэтической форме. Это были нестареющие новостные сюжетные стихи.

 — По профессии я журналист, что предполагает знакомство с очень многими людьми. Так и получилось – везло. Но если говорить о человеческой дружбе, то самая главная у меня сложилась с Сашей Фитцем...».

Для Сергея Гордина — журналиста, поэта, публициста и просто честного человека — важным остаётся всегда преданность друзей.

 — Вы понимаете – Он не предал! Не предал никого – от машинистки до бухгалтера. И он никому про это не сказал. Да и сам я узнал случайно. И если вы думаете, что он изменился, то вы глубоко ошибаетесь. Помогает при первой возможности тихо, незримо, молча.

Но вы же знаете… вы же знаете — добро безнаказанным не бывает. И когда я узнал, что и его сердце пострадало, то долго не мог заснуть, а когда заснул, во сне ясно и четко написались строки: «Открыли сердце. Посмотрели. Оно стучало золотое. Его обратно отпустили – нельзя с земли забрать такое».

И потом родилось уже не во сне, а может быть, во сне наяву, где живет поэзия, другое стихотворение для него. И для меня. И для вас…

На вечере Сергей Гордин посвятил своему другу своё стихотворение, которое он так и назвал «На открытом сердце»:

Подбираются холода,

По-кошачьи так: тихо-тихо.,

Вот замерзла с утра вода,

Вот скукожилась повилика.

Вот опал пеленою смог.

Видно горы, и очень грустно.

Прочитал, что болеет друг,

Где-то там, в стороне нерусской.

Очень жалко. Иду в Собор,

Ставлю свечку и заклинаю.

Нашу молодость до сих пор,

Как прекрасный сон вспоминаю.

На простынке серой небес,

Как в кино в плохом кинозале,

Столько разного из чудес

Не понятных уже мелькает.

Столько слов, улыбок, надежд,

Столько радостей и печалей,

Сохрани его Бог отец,

Мы ведь главного не сказали!

Не успели, лишь подошли!

Мы стоим на краю Вселенной,

Страсти лишние в угольки

Превратились, сгорев до тлена.

На молитву похоже все,

Что мы нынче творим и пишем,

Очень искренне, от души,

Свято веря, что Ты нас слышишь.

На творческом вечере Сергей Гордин искренне благодарил не только всех присутствующих за внимание к его творчеству, но и тех, кого не было с нами – ушедших в вечность Александра Файнберга, Владимира Баграмова, Степана Балакина, Наталью Ерёменко и других поэтов. Они подарили ему  мгновения радости общения, тонкую нить лирики, навсегда связавшую ушедших и пребывающих на этой земле. Он благодарил всех тех, кто полноценно ощущает ее душой. Для них  Сергей написал и озвучил на вечере исповедальные стихи в твёрдой форме сонета, обычных традиционных силлабо-тонических стихотворных форм и  вольных ритмических структур, в которых поэт позволяет себе иногда «похулиганить» с формой:

Ерёма
Наташе Ерёменко.

Натахи нет, как не было,
А здесь она жила,
Здесь продавала тапочки
И каждый день пила.

С Колей барабанщиком
Тянулись серо дни.
Я не судья им, Господи,
Так жили, как могли.

На целине схоронена,
Не под землей — в грязи,
Поминки ей устроили,
А жизнь вот — не смогли.

Ломился стол от выпивки,
Да ей бы дня за три…
Поддать, поесть бы досыта,
И, может быть, спасли?..

Холодная в автобусе
Качалась на полу:
— Вы оставайтесь, граждане,
А мне невмоготу.

Стебаться осто,..здело,
И кожу шить с утра:
— Вы оставайтесь, граждане,
А мне уже пора.

Раскисла карта новая,
Сцеплению хана:

— Пешком идите, граждане,
А я уже пришла.

И дальше не в автобусе,
Ее, скользя, несли,
Как не было, как в небыли,
На самый край земли.

Завод кирпичный рядышком,

И зеки тоже там, 
Народ здесь собирается
По горестным делам.

За городом на столбики
Уходит мой Ташкент,
Нам торит путь Наташенька,
А нас почти что нет.

Днюха

Михаилу Гару

В наш сонный мир ты, как пожар,
Ворвался властно и весомо,
В твоих стихах особый Дар –
Зазря не сказано ни слова.

Вот новый год уже открыт,
Судьбы чуть-чуть продлилась змейка,
Любой прохожий говорит,
Тебе сейчас – 
Салом-Алейка…

Живи подольше – пей вино,
Но как Хайям учил – немного,
Мы ждем романа твоего,
Наш Гар, доставшийся от Бога.

***  

Галине Мельниковой

Средь Ангелов телеэкрана

И Небожителей эфира

Всех  восхитительнее Гала,

и как же до сих пор красива!

Когда ветра мели худые,

То холод бил, то было жарко,

Своим примером вы учили,

Как в этот час важна осанка.

Не потеряться, не склониться,

Не  лгать ни словом, ни душою,

И только потому остаться,

Назло всему, самой собою.

Вы до сих пор добры, душевны,

Каким теплом от взгляда веет…

И в этот день, как старый  рыцарь,

Я опускаюсь  на колени.

Ведь сердцу точно не прикажешь,

Ему всегда родное мило –

Парису— чудная Елена,

Мне ж вы — Прекрасная Галина.

Сергей Гордин взял себе необычный псевдоним «Солёная гора», возможно, за твёрдость неистребимого духа и беспокойной совести. О происхождении его он рассказал по просьбе его почитателей.

—  «Солёная гора» — это не псевдоним, а место, где я живу, перевод Шур-тепа. Солёная гора (возвышенность) по-узбекски, то самое место, где образовалось первое русское поселение Никольское, потом Луначарское. Сейчас вот Шур-Тепа. Почему я так подписываю свои стихи довольно забавно — рядом со мной жил знаменитый Вечяслав Костыря, не только переводчик Ш.Р.  Рашидова, но и главный редактор знаменитого номера «Звезды Востока» 1966 года. Его жена — первый режиссер Узбекского телевидения —мне предложила так подписывать свои произведения. Давно это было, так и осталось. Кстати, эта фамилия, и дядя Слава, и номер «Звезды Востока» вошли в книгу Саши Фитца "Легенды старины".

— Вы знаете, — продолжил Сергей Гордин рассказ о себе между прочтением стихов, — люди пишущие странные люди. Со срывами. В быту невыносимы. По себе знаю, стыжусь. Сами себя грызут, как барсы в капкане. И часто никому ничего объяснить не могут, потому что, как говорил Сенека-младший – «Бесполезно объяснять не укушенному змеёй, как тебя кусала змея». Но одно их спасает – Надежда. Потому, что живешь от написанного к ненаписанному, всегда остается мечта и неизвестность – мне бы так хотелось, да и есть чего, побольше написать о моем друге, но должны волшебным образом сочетаться память, время. А это уж вовсе не от автора зависит, нужно просто ждать. Поэтому и живешь, чувствуя, что не все сказано.

По поводу  издания книги Сергей лукавит, что перегорела в нём эта мечта, а скорее всего, наоборот, возможно, пока ещё не дозрела до безумия, не  выстрадана до конца, не выражена, не сказана… на строгий суд поэта.

Сергей Гордин всеми фибрами души привязан к родному городу и улице, на которой он родился:

— Никогда бы не мог подумать, что главная улица моей жизни, является главной еще для одного человека. Не потому, что он или я там родился или женился, пережил горе и радости, а потому что это место, где зародился твой дух и ты сформировался как личность.

Для меня это улица Гагарина, где в шестидесятые я получал по подписке в книжном магазине и Библиотеку приключений, и Библиотеку фантастики, это ведь не сейчас, а тогда попробуй доберись из тогда сельского пригорода в самый конец огромного города. До сих пор помню эти путешествия. Запах только отпечатанных книг – до сих пор в дрожь бросает.
Да и подписки эти… эти подписки – не у всех они были, это был царский подарок. Но мог ли я подумать тогда, что в семидесятые уже для юноши станет улица Гагарина важнейшим событием в жизни.

Я каждую неделю приезжал туда к святому для меня человеку Тамаре Исмаиловне Бахрами, которая давала мне книги, которых уже не было в книжных магазинах — философов, писателей, поэтов. Знаю, что и Александр Файнберг пользовался этой библиотекой — потому, как она была потрясающа. Одна из лучших в Ташкенте, вкупе с доступом к книгам Лидии Иосифовны Левиной – это был уже не подарок, а дар Небес.

Книги пахли уже не свежей типографской краской, а легкой пылью, стареющей бумагой, руками людей, которые их держали. Улица Гагарина… квартира Тамары Исмаиловны Бахрами. Так и не нашел я ее после отъезда в Москву, несмотря на интернет. Жива ли, родная?

Но пришли десятые с интернетом и застучало – Гагарина… Гагарина… Гагарина… Может быть, улица Гагарина волшебна? Может быть, не зря в ее начале Юрий Алексеевич Гагарин устремлен ввысь? Эта улица духовно сделала меня человеком, и когда я читаю «Письма о Ташкенте», я думаю, что не меня одного заставляет помнить, любить, по мере возможности, спасать Ташкент и его людей. Без лишнего напряга, достойно.

Поэт когда говорит о самом личном – он умеет выразить в стихах  боль других. «День рождения» Сергея Гордина, написанное три года назад, не потеряло своей актуальности. Оно сегодня оказалось так же важно для автора, как и для его читателей-слушателей, собравшихся на его творческом вечере:

Не хочется мне видеть никого,
Шестидесятилетие встречая,
Ну, может, выпить легкое вино,
И постоять у двери  вспоминая.

И детство, где все было про войну
И, как грибок, росло сквозь наши будни,
Расскажешь, так тебя и не поймут,
А приукрасить то, что было, трудно.

Теперь у всех локальная беда,
А смерти называются – конфликты.
Была у нас единая страна,
И под конец, как говорится, влипли.

А может, возраст этому вина?
Старея, мы печалимся и ноем,
И отдаем позиции огня,
Которые завоевали с боем.

Но все- таки гостей своих приму,
Хотя теперь какие это гости?
У скатерти сидит моя родня —
Кто раньше поседел, а кто попозже.

Кто перестал грешить, а кто — ого!
Хотя бы на словах, неудержимый,
Мы греемся, как раньше, у костра
Перед небес неумолимой льдиной.

Она плывет. Бездонна тишь ее,
Созвездья теплятся и звезды угасают,
А за столом сидят мои друзья,
И те, кто жив, и кто в земле растаял.

В душе я всем по стопочке налью,
Скажу – Давай, чего, брат, не бывает…
И чувствую, что и меня к концу
Над временем кружа, приподнимает.

Сергей Гордин может быть не только ангелом во плоти, но и едким литературным критиком: имена сознательно опускаю, ведь не в них соль истины, а в авторе — «Солёной горе»:

Графоманство — троянский конь. Есть вещи, которые творятся в тиши — любовь, литература, искусство. На свет выносится уже взросленькое.

Графоман чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй. Но я бы заменил слово «озорно» на «погано». И если бы только «лаяй»…

         Графоман —  это литературный дальтоник. Почувствуйте разницу: меломан любит музыку, а графоман ее ненавидит, потому как мечтает догнать и оттянуться, а меломан — преклониться.

Графоман опасен тем, что знает, но не может, и знает, что не может. Дилетант мил тем, что не знает, не может и не знает, что не может, зато искренен и чист. Дилетант — невинность, графоман — изощренность до извращенности на фоне бессмысленности. Графоман графоману глаза не выклюет.

Лучше всего об этом Сергей Гордин сказал в своих стихах:

Посвящение графоману

Графоманства троянский конь…

В город ввозят,

И не видно пока, кто там

Внутри елозит.

Репетирует свою роль,

Слова катая,

И улыбку блатной шпаны,

Косясь, скрывает.

Мол, стихи ему дороги,

Проза – сдобна,

(Это просто на вскид, с руки,

Выстрел пробный).

Он-то знает в своей глуби

нутром дремучим,

Что валить хорошо

В тиши

(и финкой лучше).

Когда зла от тебя не ждут,

Когда верят,

Графоман терпеливо ждет,

Метры  мерит,

Примеряется…

Говорит  словом скользким,

Приглядишься, а он на вид

Ангел просто.

Я-то ладно — давно убит

Дружком похожим,

Но вгрызается паразит

Клещом под кожу.

Но потом тебя понесут,

Скорбя, с ложа.

Графоману  ты скажешь –

«Брут…и ты тоже»?

Филолог-баснописец

Лезет с баснями в ухо,

И, тараща глаза,

Врет, что знает, как надо,

И чего, блин, нельзя.

Всяких терминов куча,

Умных слов чемодан,

Но ни капельки духа,

И не басни, а – срам.

И прекрасно ведь знает,

Что не смог ни фига,

Оттого завывает

Мокрой дырочкой рта.

Ведь талант дар от Бога,

Если нет, так уж нет,

Рифмы вроде на месте,

А на выходе – бред.

И в глазах его пусто,

Как в просвете трубы,

Ну, какое искусство…

И какие стихи?

За плечами уж годы,

И, гитару беря,

Врет, что любит искусство,

Хотя любит – себя.

— По старинке говоря, глагол все же должен жечь сердца людей, а не тешить. Хотя каждый имеет право на свое восприятие поэзии, мира, долженствования собственного. Да и не зря говорит мой любимый Шаэн Еремян: «Если талант от бога, почему говорят — чертовски талантлив? В каждом хорошем стихотворении, думаю, маленькая чертовщинка должна быть. А с чертовщинками в Храм не ходят. Праведники не пускают. Или те, кто занял их место, ничтоже сумняшися».

На своём творческом вечере Сергей Гордин лучше всего выразил эти волнующие его и нас мысли в  своём стихотворении "Зависть":

Никогда никому не завидовал,

А завидовать эка невидаль,

Тратить время от жизни краткое,

На шипящую злость  украдкою?

Всем ведь поровну солнца, осени,

Да и горечи, да и проседи.

Все мы вносим не только дитятко,

А выносим родное, близкое,

Плача горько и одинаково,

Если ж сердце цепной собакою

Рвется, видя чужие проблески,

Странно это в житейской повести,

Коль по правде — уже привычное,

Но ведь глупое, но ведь — лишнее.

Что завидовать?

Рваться с привязи?

Но не пес я по Божьей милости,

Я сорадуюсь современникам —

Их свершениям, их письменникам,

Рад, что голос великих слушал я,

Видел ум и полетов мужество,

И сквозь линзу телеэкрана

Лично мне улыбнулся Гагарин.

Из глубокой застойной заводи

Вырывались книжные завязи –

Я в журнале прочел Астафьева,

И дрожало сердечко ахово.

Как же здорово все написано!

 Больше правды житейской Истина,

А Шукшин и его стремление

Душу всю разодрать до жжения?

Паваротти и Магомаев,

Голоса их живыми знаю

Только сладкое, только лживое

Жжет лицо молодой крапивою.

Мне до краски сердечной стыдно

За, увы, стихотворное быдло.

За их сытость, высокомерие,

За привычное лицемерие,

За уменье писать – как надо,

Для начальства и для парада.

Морячки с сухопутной сущностью,

Врут, что знают, как лодки сушатся.

Оселок, выправляющий душу,

Не лежит в санаторном душе,

Он на улице, на панели —

Где ветра пробивают щели.

Где проблем и печалей море,

Но и радость щепоткой соли,

Где язык не чайханно-гладкий,

Но бывает отвратно-гадкий.

То, что есть, до чего дожили,

лучше сказок земные были,

потому, как они по правде,

А не подло льстящие власти.

Шел по полю Василий Гроссман,

Шел солдат, чуть подальше сосны,

Страшный запах беды и горя,

Ставший книгой, сродненной с болью.

А сегодня все те, кто лживы,

Пусть строчат свои детективы,

Пусть гламуром лелеют уши,

А чужих, как питбули, душат.

Если ж будут одни, кто глаже,

Кто же правду о нас расскажет?

В конце вечера  Сергей Гордин ещё раз поблагодарил всех присутствующих:

— Спасибо, дорогие мои, что вы есть у меня! Низко вам кланяюсь и благодарю! У меня, слава Богу, нет "френдов", а только друзья, и не "лайков" я от вас ждал, а знаков, что вы есть, что у вас все в порядке. Все мы с возрастом чуть отрываемся от почвы и летим в этом мире, и важно хотя бы подать знак друг другу. От кого- то, близкого и дорогого не дождался. Теперь волнуюсь — все ли в порядке? Если вкралась какая обида — прошу у них прощения, значит, невольно обидел, если же просто жизнь пронесла мимо — то желаю счастья и удачи... Очень рад, что мы все встретились, посмотрели друг другу в глаза в дарованном нам времени, на удивительной планете Земля, которая ведь тоже — подарок.Начало формы

Заслуженный работник культуры Узбекистана Павел Борисов подарил главному герою творческого вечера свою грустную песню о «Блудном сыне»  на стихи Раъно Кравцовой. Поэтесса София Демидова посвятила акростих  Сергею Гордину.  Директор «Мангалочьего дворика Анны Ахматовой» А.В. Маркевич, идейный вдохновитель  этой встречи, близкие друзья и бывшие вузовские педагоги поэта высказали тёплые отзывы не только о поэзии, но скромной и неутомимой личности Сергея Гордина и единодушно пожелали ему успешное издание первой стихотворной книги.

Друзья сходились в одном, что Сергей Гордин – это поэт открытых эмоций, но с тайной в сердце, за которой рождаются его грустно-лирические строки. Они лишь приоткрывают книгу его жизни, давая слушателям возможность увидеть некоторые ее страницы. И как созвучны его размышления о людях, о времени всем нам, ведь Сергей слышит поэзию в повседневности, умеет разглядеть в печальных глазах друзей историю жизни и сам идет по ней неторопливо, фиксируя в стихах ускользающие мгновения, ведь по его мнению, выраженному в лаконичных стихах: «Определить прекрасное легко!».

Гуарик Багдасарова